«Под кокаином мне становилось легче». Жизненная драма Ламара Одома

Когда я очнулся в больнице Невады, я не мог двигаться. Говорить – тоже. Я был заперт внутри своего собственного тела. Мое горло разрывала адская боль. Я посмотрел чуть ниже и увидел кучу трубок, торчащих из моего рта.

Я запаниковал.

Хотел вытащить их, но не смог, мои руки слишком ослабли. Прибежали медсестры, чтобы остановить меня. Вам когда-нибудь снилось, что вы пытаетесь убежать от гребаного монстра, но не можете? Ноги не слушаются, монстр прямо за вами, а вы как движете как в замедленном действии. Примерно так я себя и чувствовал.

Я лежал, смотрел в потолок, а доктора постоянно приходили, говорили что-то и уходили. Возвращались. Опять уходили, опять возвращались. Или, может быть, я периодически засыпал и просыпался.

Моя бывшая жена была со мной в палате. После всего того дерьма, что я сделал, было удивительно видеть ее. Честно говоря, увидев ее, я впервые подумал о том, что нахожусь в хреновой форме.

Как-то раз ко мне пришел лечащий врач и сказал, что произошло: «Мистер Одом, вы были в коме последние 4 дня. Понимаете?»

Говорить я не мог. Просто кивнул.

Он продолжил: «то, что вы остались живы – это чудо. Мы и не думали, что вы продержитесь».

Я был в шоке. Ничего не мог ответить, ничего не мог спросить. Впервые в жизни я чувствовал себя беспомощным. Как будто во мне два дюйма роста.

К тому моменту я не провел ни дня без наркотиков. Я употреблял кокаин практически все свое свободное время. Не мог это контролировать.

Да и не хотел это делать.

Помню, сидя в кровати, я почувствовал, что впервые в жизни не могу исправить свое положение. Ушел на целый день в себя. Думал о том, что говорила мне моя бабушка в детстве.

Я видел ее лицо, как будто она была рядом со мной в палате.

«Все тайное становится явным», – говорила она.

Я думал о том дерьме, в которое я вляпался. О ситуациях, из которых не смог найти нормального выхода. Обо всем, что хотел скрыть. Ты можешь что-то скрыть от других людей, но от Бога ничего не скроешь.

Я лежал в больничной койке, подключенный к аппаратам, а люди вокруг меня плакали. Бежать было некуда. Будто бы Бог обратился ко мне: «Что бы ты там, бл***, ни думал о своих поступках, пора остановиться. Или будет хуже».

А хуже этого могла быть только одна вещь.

Рик Джеймс выразился по этому поводу лучше всех.

«Кокаин – худший из наркотиков».

И он действительно худший.

Он заставит делать то, чего бы ты никогда и не подумал сделать. Изменит тебя до неузнаваемости. Ты будешь попадать в передряги, а потом ломать голову: «Как я, бл***, вообще здесь оказался?»

В больнице я постоянно задавал себе этот вопрос. Думал о людях, ушедших из моей жизни. Больше всего думал о своей матери. В детстве отца рядом не было. У него были проблемы с зависимостью. А мама была моим лучшим другом. Она была очень заботливой. Мое первое воспоминание в жизни связано с ее голосом. У нее были большие глаза и мягкий голос.

На семейных вечеринках меня всегда спрашивали о ней: «Ламар, где твоя мама? Где Кэти? Где она?»

Она была настоящим центром вселенной в Джамейке, Куинс.

Помню, когда начинал играть в американский футбол, я уже был здоровым. Так что вполне мог позаботиться о себе, но однажды, во время розыгрыша, меня довольно жестко встретили. Я упал на газон, пролежал на нем секунд шесть, максимум семь, и как только захотел встать, услышал ее голос. Она выбежала на поле и кричала: «Мук! Мук! Поговори со мной!»

Мук – прозвище, которое она дала мне.

Когда она подбежала ко мне, я такой: «Мам, ты что делаешь? Ты с ума сошла?»

Это ж Нью-Йорк. Все смотрят на меня: «Йоу, камон, чувак».

А она все равно: «Мук, Мук, ты в порядке? Где болит?»

Я сказал: «Мам, все хорошо, убирайся уже с поля!»

Она: «Ок! Ок! Ухожу! Просто я должна быть уверена, что с тобой все в порядке».

Потом она вернулась на трибуну как ни в чем не бывало. В этом вся моя мама. Она всегда поддерживала меня.

Когда мне было 12, она заболела. Я знал, что она страдает от рака толстой кишки, но не понимал всех последствий. Она о них не рассказывала, оберегала меня. Помню только, как она попала в больницу, я поехал навестить ее, а она... Уменьшалась. Будто бы исчезала.

Как-то раз, по пути домой из больницы, бабушка сказала мне: «Знаешь, скорее всего, твоя мама скоро уйдет из жизни. Просто хочу, чтобы ты был готов к этому».

Помню, как в день ее смерти приехал в больницу и удивился тому, как рак разрушил ее тело. Быть может, отправься я на машине времени в тот день, и не узнал бы ее вовсе. Лицо маленькое, кровь изо рта. Она все повторяла: «Мук, Мук...»

Я присел рядом с ее кроватью. О том, что она сказала мне тогда, я до сих пор думаю каждый день.

«Будь ко всем добр, Мук».

Не думаю, что в 12 лет можно быть хоть сколько-нибудь готовым к смерти матери. Это оставит свой след в твоей душе. И плевать, насколько сильным ты себя считаешь.

Пройти через столь тяжелый период в жизни мне помогли бабушка и баскетбол. Они защищали меня. В тот день я просто пошел в парк поиграть. Ничего больше делать не хотелось. Это был единственный выход для меня.

Помню, как соседи узнали о смерти матери. Ко мне стали подходить люди. Их становилось все больше. В итоге, вокруг меня собрался целый район.

Я чувствовал, что со мной будет все в порядке. За мной присматривала бабушка. За мной присматривали соседи. За мной присматривал Бог.

Так что вперед! Ты должен с этим справиться. Двигайся вперед, и однажды ты пожмешь руку этому старику.

Так я видел жизнь, начиная с 10-летнего возраста. Уже тогда я представлял, как Дэвид Стерн поднимается на сцену, называет мое имя, называет команду, в которой я буду играть, а семья поздравляет меня. Уже тогда я видел это.

Быть может, вы подумали, что мои проблемы с зависимостью возникли уже давно и началось это из-за того, что я рос в Нью-Йорке, где наркотики просто повсюду. Или что они начались после того, как меня выбрал Лос-Анджелес. Но дело было не в этом. У меня никогда не возникало желания попробовать что-то более тяжелое, чем марихуана. В моей голове не было мыслей о кокаине.

Я не пробовал его до 24 лет, когда отправился на летний отпуск в Майами. И... Мне бы хотелось назвать причину, почему я решился на это. Но ее попросту не было. Решение было спонтанным. Если б только я знал, какой эффект этот поступок окажет на мою дальнейшую жизнь... Никогда бы и не подумал об этом. Никогда. Но я уже решился. Сделал это. Принял решение, ставшее поворотным в моей жизни.

Примерно в то же время умерла моя бабушка. За короткий период времени я потерял слишком много родных. Под кокаином мне становилось легче. Я не чувствовал тревогу. Не думал о боли и о смерти. Так что стал принимать его все чаще и чаще, но все еще контролировал себя. Наркотики для меня не были обыденностью.

Спустя два года я получил телефонный звонок, изменивший мою жизнь. Лето 2006. Всю ночь я веселился и даже не собирался домой.

Моему сыну Джейдену было 6 месяцев. Он был дома, в своей кроватке. И я должен был быть рядом с ним.

Рано утром мне позвонила его мать. Она была в панике. «Эй, успокойся. Что не так?» – спросил я.

«Джейден... Он больше не проснется».

«Не проснется?»

«Нет. Скорая уже здесь. Они забирают его».

На тот момент я был в Манхэттене. Пришлось садиться в автомобиль и ехать на Лонг Айленд. В больнице мне сказали лишь одно: «Он не реагирует».

«Он умер».

«Умер? О чем это вы? Я его только что видел. Как это – умер?»

Мужик, мой сын... Он был жизнерадостным. Когда я заходил к нему, он вглядывался в меня, внимательно наблюдал. Говорить еще не умел, конечно, так что просто глазел. Взглядом он как бы давал мне понять, что все понимает: «Да, папа. Как дела?»

Я видел его только что. Умер? Как такое вообще, бл***, возможно? Как он мог умереть?

Я зашел в палату. Никогда не забуду лицо его матери. Она не могла поверить в то, что произошло.

Шесть месяцев. Ушел из жизни.

Сейчас ему было бы 11.

Иногда я думаю о том, как бы он выглядел сейчас. Да чего уж там, я думаю об этом каждый день.

Доктора сказали нам, что это просто синдром внезапной детской смерти. Так случилось. Никаких объяснений. Никаких ответов. Просто... Смерть. Вот так вот. И все, что тебе остается, – принять это. Ты должен с этим жить.

В тот момент все сошлось в одной точке, в том числе и наркотики. Это происходило на подсознательном уровне, я не мог отдавать себе отчет в том, что делаю. Мне кажется, что человек становится наркоманом подсознательно, вследствие ряда психологических травм.

Под кокаином сначала наступает пик, а затем эмоциональный спад. Как на американских горках. Пик, затем спад. Пик, спад, пик, спад. Становится стыдно. Ты начинаешь думать о причинах, с чего все это началось. А потом цикл повторяется.

Люди этого не понимают. Этот цикл знаком только тем, кто прожил тяжелую жизнь, знает, что такое зависимость – другие женщины, измены и прочее дерьмо. Ночи, которые я должен был проводить в домашней постели, но вместо этого проводил их нюхая кокаин. Множество таких ночей. Когда твое сердце бьется быстрее. Когда ты лучше понимаешь этот мир. Когда ты садишься на американские горки, чувак.

Вы думаете, мне не было стыдно? Думаете, я не понимал, что творю?

Нет, поверьте, я не был слеп. Стыд… Боль. Все это – части бесконечного цикла. Мой мозг был разрушен. Шли годы, мне перевалило за 30, карьера летела к чертям, а я начинал терять контроль.

В 32, 33 я просто хотел испытать это чувство. Просто чувствовать опьянение. Тем временем, мир вокруг меня потемнел.

Одна из самых темных историй в моей жизни произошла со мной в мотеле. Я долбил кокс с какой-то девкой, в тот момент, когда вошла жена. Чувство, как будто я упал с обрыва.

Для начала, я был в мотеле.

В мотеле.

Я миллионер. Выбрался из Джамейки и выиграл два титула НБА. А теперь я нюхаю кокс с какой-то непонятной телкой в мотеле. Все, чего я хотел, - обдолбаться, и другого места для этого в тот момент было не найти. Домой привезти ее я не мог. Подонок – по-другому меня и не назовешь. Подонок – и это правда.

Мой член и привычки повели меня в направлении, по которому не хочет идти никто. Многие из числа великих людей пошли той же тропой, и, быть может, многие молодые парни, узнав о моей истории, подумали, что с ними-то такого точно не случится. Что они реально неприкасаемые.

Так вот, неприкасаемых не бывает. Не бывает людей, невосприимчивых к боли.

Что самое безумное, мой дядя Майк работал офицером по воспитательной работе в тюрьме Рикер Айленд. Он был тем еще ублюдком. Он был одним из тех, кто снимает перед своим племянником футболку со словами: «Думаешь, что ты силен? Ну, давай! Покажи мне свой лучший удар! Самый сильный, как ты можешь!»

Я бил со всей силы, но даже с места не мог его сдвинуть.

Раз в месяц они устраивали в своем отделении в Рикер Айленд «семейные вечера». Он брал меня с собой. Меня часто интересовали заключенные; некоторых из них действительно можно было назвать гениями. Иногда дядя Майк отводил меня в комнату с конфискованным у них оружием. Эти парни могли сделать оружие даже из зубочистки.

Помню, как, смотря на все это самодельное оружие, восхищался смекалкой соорудивших его людей. Некоторые из них вполне могли бы стать хорошими инженерами. Как они вообще попали в тюрьму?

Говорил себе, что никогда не попаду в тюрьму. Никогда не попаду в эту среду.

Но, знаете ли, жизнь не так проста, как кажется.

Будучи наркоманом, человек не воспринимает опасность. Я никогда не думал, что доведу себя таким образом до могилы. Не думал, что впаду в кому. Что буду иметь какие-то проблемы. А потом я очнулся в больнице с трубкой во рту, и все это было реальностью.

Доктора рассказали мне об этом, как только я вышел из комы. Мои дети приходили взглянуть на меня. Это разбивало мне сердце, потому что я помню свою маму на больничной кровати, в которой она умирала, из ее рта точно также торчали трубки.

Дети – единственное, что заставило меня подняться. Всю жизнь я был крупным и сильным парнем, так что осознавать, что дети видят меня в таком состоянии, было сложно. Было сложно даже говорить об этом.

Моему сыну, Ламару-младшему, 16. Он скромный. Любит баскетбол. Своего рода моя реинкарнация. Только более статная.

Моей дочери, Дестини, 18. Она красива и умна. При этом она довольно жесткая. Как только я начал разговаривать, она заявила: «Отец, ты должен сам себе помочь или я больше никогда в жизни не буду с тобой говорить».

Так я решил пройти курс реабилитации. Курс, помогающий легче воспринимать действительность. Я всегда был очень восприимчивым и эмоциональным, но теперь учусь воспринимать окружающее по-другому. Ну или пытаюсь учиться.

Пару раз на эти курсы со мной ходили дети. И это важно, ведь на там они смогли рассказать о том, как моя зависимость повлияла на них.

Как-то раз, после одной из процедур курса, дочь сказала мне: «Да, вышло неплохо, но видеть тебя здесь я больше не хочу».

Теперь я трезв, но каждый день я борюсь. Зависимость сохраняется и будет со мной всегда. Она никогда не исчезнет. Я хочу принять наркотики даже сейчас. Но знаю, что не могу, потому что должен быть вместе со своими детьми.

Вы знаете, это – безумие... Когда я был в больнице и даже не мог ходить, меня навестили очень многие. Бывшие одноклубники. Кобе. Я получил тонну сообщений наподобие: «Черт, приятель, в новостях сказали, что ты мертв. Очень рад, что ты все еще с нами».

Все это напомнило мне о том, кто я на самом деле и кем являюсь для окружающих людей.

Я пожал руку смерти. Но знаете ли, уйти в мир иной я успею, а вот вернуться уже не смогу. Наверное, мои похороны прошли бы неплохо: многие бы посетили их, быть может, кто-то встретился бы впервые за долгое время. Но нет, еще не время.

У меня все еще есть дети. Я все еще здесь. И, черт возьми, я все еще неплохо выгляжу.

Прошел через столько всего в этой жизни, что теперь просто хочу занять небольшой, совсем небольшой уголок планеты, где не нужно будет ни о чем переживать.

Каждое утро я рассматриваю фотографии.

Фотографии ушедших. Матери. Бабушки. Сына Джейдена. Лучшего друга Джейми.

Фотографии тех, кто со мной. Моих потрясающих детей.

Несколько минут рассматриваю их лица. Напоминаю себе о том, кем я должен быть. Ощущаю в себе теплоту. Энергию. Любовь. Это заряжает на весь день.

Словно прием витаминов.