Почему американцы не любят Величайшего баскетболиста всех времен, или один день из жизни Абдул-Джаббара

В холодном прилизанном лобби отеля на среднем Манхэттене, одном из тех мест, где не найти удобный стул, 68-летний 218-сантиметровый экс-центровой Карим Абдул-Джаббар сидел на кожаной скамейке, обвив руками выпирающие колени. Это была поза меланхолии, больше подходящая для одиночества ночного пляжа или горной вершины. На костлявой фигуре свободно висели футболка и пара джинсов. Пару месяцев назад он прошел через коронарное шунтирование, но и сейчас смотрелся точно так же, как в последние годы выступления за "Лейкерс" в конце 80-х. Единственный признак пенсионного возраста – седая полоска в "козлиной" бородке.

"Здравствуйте, я репортер "Таймс". И я сегодня буду с вами", – сказал я, протянув руку.

"Ладно", – ответил он. Стало понятно, что рукопожатия не будет. Я устроился рядом с ним. Он не предпринимал попыток начать разговор, так что не стал и я. Мы сидели в тишине.

Абдул-Джаббар был на виду у общественности последние 50 лет и почти все это время служил раздражителем для журналистов, работавших с ним. Чтобы темнокожего атлета признала спортивная пресса, особенно в ранние годы карьеры Абдул-Джаббара, нужно было вести себя скромно, почтительно и всегда быть благодарным белому миру за шанс стать богатым и знаменитым. Абдул-Джаббар, как и многие застенчивые и умные люди, скрывал душевную неуклюжесть за твердой маской собственного превосходства и не подходил под эту роль. Ряд темнокожих спортсменов, которых демонизировали во времена Карима – к примеру, Билл Расселл или Мохаммед Али, – позже получили признание и стали знаменитостями. Но Абдул-Джаббар, несмотря на свои потрясающие достижения, никогда не был любимцем публики.

Встретиться со мной Абдул-Джаббар согласился по случаю выхода своей новой книги, описывающей жизнь Майкрофта Холмса, брата Шерлока, которая выходит в этом месяце. Это первая новелла за авторством экс-баскетболиста и уже его десятая опубликованная книга. Причем творения Абдул-Джаббара выходят за рамки привычного жанра жития спортивных святых, которые засоряют спортивные отделы книжных магазинов. Он написал две крайне откровенных автобиографии о своих игровых днях, исчерпывающий исторический сборник интеллектуальных достижений афроамериканцев, мемуары о взрослении в культурной тени "Гарлемского Ренессанса" и невероятно проработанную историю темнокожего танкового батальона, сражавшегося во Вторую мировую. Но если он и хотел обсудить свою писанину, книги или влияние на общество – да хоть что-нибудь, он этого не показывал. Вместо этого последующие 15 минут он с видом легкого разочарования изучал ногти на руках.

"Сегодня мы отлично проведем время!" – наше взаимное молчание внезапно нарушило появление Деборы Моралес, неугомонного мотора, которая работает менеджером Абдул-Джаббара больше десяти лет. Карим встал, молча подошел к выходу в отель и глянул на тротуар.

Моралес занимается публичными делами Абдул-Джаббара с энтузиазмом, отдающим помешательством, будто он все еще завоевывает перстни с "Лейкерс". Но ее энергия окупается: за последние годы Абдул-Джаббар проявил себя как одаренный обозреватель, отметившись колонками для Times, Esquire и The Huffington Post. При этом он сохранил роль эксперта на ток-шоу, посвященных политике. Перед камерой Абдул-Джаббар превращается в ученого рационалиста, свободно цитирует литературу и преподносит идеи в историческом контексте. О баскетболе и своей карьере он говорит редко, если вообще говорит.

Карим Абдул-Джаббар и Дебора Моралес.

Распорядок дня, заботливо составленный Моралес, включал поездку в зоопарк с последующим обедом в "Эмпайр Стэйт Билдинг". Почему Абдул-Джаббар, известный неприязнью к толпе, выбрал эти людные туристические объекты, никто не объяснил.

К 10 утра, когда Абдул-Джаббар спешно перемещался между экспонатами зоопарка, асфальтовые тропинки зоопарка стали заполняться школьниками. Дети глазели на самого высокого человека, которого им доводилось видеть, и один из них прошептал: "Да это же Карим Абдул-Джаббар". Абдул-Джаббар, полный решимости их проигнорировать, двинулся дальше.

Мы повидали в зоопарке и тигров, и горилл, и даже крохотных козлят. Абдул-Джаббар, отстраненно поглядывавший на животных, изредка воспроизводил факты об их брачных привычках или особенностях среды обитания. Например, "у морских львов и волков общий предок". При этом он сильно хлопнул меня, словно человек, предпочитающий все случайные контакты проверять на ощупь.

В игровой зоне зоопарка Абдул-Джаббар по рекомендации Моралес лег на гигантский гамак, чтобы сделать несколько фотографий для своей странички в Facebook. "Посмотри в камеру испуганно", – обратилась Моралес к Кариму. "Но я не боюсь", – отрезал Абдул-Джаббар. Однако через несколько минут уговоров он открыл рот, ухватившись руками за свое лицо, чтобы изобразить страх.

Когда мы подошли к клетке с выдрами, то какой-то человек, стоящий рядом со своим сыном посмотрел на экс-звезду "Лейкерс" и сказал: "Эй, это же самый великий игрок всех времен!" Протянул руку и сказал: "Вау, мужик… Карим".

Абдул-Джаббар часто занимает непримиримую позицию по резонансным событиям.

Абдул-Джаббар засуетился и постарался спешно покинуть территорию, прилегающую к клетке с выдрами. После того как Карим понял, что отец с сыном не собираются уйти с его пути, он кивнул головой в их сторону, развернулся и ушел прочь. В это время Моралес трусцой подбежала к ребенку и подарила ему фотокарточку с Джаббаром, на которой был автограф великого спортсмена. Посмотрев на уходящего вдаль Карима, отец схватил своего сынишку за плечи и быстро пошел к следующей экспозиции с животными.

Как ни измеряй – по командным или по личным достижениям, – Абдул-Джаббар был неоспоримой суперзвездой. Его школьная команда одержала 71 победу подряд, в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса он выиграл три титула чемпиона и три приза лучшему игроку. За 20 лет карьеры в НБА он завоевал столько же кубков, как и Майкл Джордан (по шесть), при этом добыл на одно звание MVP больше (также шесть). Он – лучший снайпер НБА всех времен. И, тем не менее, обсуждения его величия всегда приправлены ноткой раздражения. Будто его господство в лиге – это весьма неплохо, но все-таки недостаточно.

Он неоднократно пытался изложить свою точку зрения в письме. В школьные каникулы он работал в газете и писал о беспорядках 1964 года в Гарлеме. Его литературные амбиции никогда не затухали. В середине 1970-х журналист Гэй Тализ наткнулся на него во время одного из приемов. Карим изъявил желание продолжить карьеру журналиста после завершения баскетбольной карьеры. "Надо признаться, что мне показалось это крайне странным, – рассказал мне об этом случае Тализ. – Создавалось ощущение, что он хочет быть кем угодно еще, только не собой. Маленький человек закован в большое тело. И мечтал он о чем-то меньшем и более скромном. Он, наверное, хотел быть человеком в ложе прессы. Вы никак не ожидаете, что человек, чей каждый мускул является звездой, хочет стать писателем".

Позднее Тализ сопровождал Джаббара в Нью-Йорке. И Карим захотел посетить ресторан Upper East Side, обслуживавший литературную элиту города. "Он хотел пойти в ресторан, чтобы почувствовать себя писателем, – вспоминает Тализ. – Он хотел познакомиться с Уильямом Стайроном и Норманном Мейлером (американские писатели. – Прим. авт.). Опять мне показалось это необычным. И это только подтверждает мою мысль, что он не хотел быть человеком в этом теле".

В 1983 году Абдул-Джаббар издал "Гигантские шаги", первую из двух захватывающих автобиографий. В ней он описал взросление в 50 - 60-е годы в районе Инвуд верхнего Манхэттена. Единственный ребенок игравшего на тромбоне выпускника "Джульярда" (Джульярдская школа – одно из крупнейших американских высших учебных заведений в области искусства и музыки. – Прим. авт.), ставшего полицейским, и стильной женщины из Северной Каролины, которая требовала для своего сына должного образования. В детстве Абдул-Джаббар, которого при рождении звали Фердинанд Льюис Альсиндор-младший, вращался в разношерстной компании детей из семей среднего класса. Его невинный взгляд на жизнь рухнул в седьмом классе. Когда белый парень по имени Джонни предал его, назвав "кроликом из джунглей" и "нигером". "Я просто рассмеялся, – писал Абдул-Джаббар об этом эпизоде. - Иди ты…, бутылка молока! Это единственная белая ассоциация, пришедшая в голову в тот момент".

Карим Абдул-Джаббар и президент США Барак Обама.

Уже в школьные годы Абдул-Джаббара знали в городе как восходящую звезду. О нем писали в спортивных новостях, с ним здоровались в метро. После того как его пригласили чуть ли не во все колледжи страны, Абдул-Джаббар оказался в Калифорнийском университете, где он изучал историю и английский язык. После первого сезона в студентах, когда он набирал 29,5 очка за матча реализуя 67 процентов бросков с игры, лигой были запрещены броски сверху. Данками баловались и другие, но не так часто, как Карим. Так что новую поправку назвали "правилом Альсиндора". "Очевидно, это сделали, чтобы помешать мне доминировать в играх, – написал Абдул-Джаббар в "Гигантских шагах". – Как очевидно и то, что, будь я белым, этого никогда бы не произошло. Данк – это один из любимых элементов зрителей, и единственной причиной запретить его было – потому что белые не могли сделать того же". В том же году он снова выиграл национальный чемпионат.

В 1968-м Абдул-Джаббар отказался ехать на Олимпиаду, не желая представлять страну, которая не обращалась с ним как с равным. Пресса пригвоздила его к позорному столбу. В обширно обсуждавшемся эпизоде передачи "Сегодня" Джо Гараджиола, бейсболист ставший телеведущим, спросил Карима, почему тот не сыграет за свою страну.
"Да, я живу здесь, – заявил Абдул-Джаббар. – Только это не совсем моя страна".

"Что ж, есть только одно решение, – парировал Гараджиола. – Может, стоит переехать".

После этого отношения Абдул-Джаббара только ухудшились.

В 1969 году его выбрал на драфте "Милуоки", где он довел до совершенства свой "небесный крюк" – балетный элемент, включающий взрывной прыжок с одной ноги и последующий бросок мяча в кольцо одной рукой. Также в составе "Оленей" он заработал три из трех наград MVP. Перед матчами Абдул-Джаббар сидел напротив своего шкафчика и читал книги, чтобы избежать общения с прессой (в то время его интересовали книги сэра Артура Конан Дойла про Шерлока Холмса. Он поражался, как Холмс умудрялся запоминать такой объем информации). Джаббар обзавелся дурной славой за то, что оскорблял репортеров, которые, как ему казалось, пытались вывести его на противоречивый ответ.

 Знаменитый "небесный крюк"

Поскольку в баскетбол играют в шортах и без шлема, к игрокам приковано особо интимное внимание, от которого не ускользает ни одна гримаса и ни одно шевеление тела. Абдул-Джаббара осуждали и продолжают осуждать за угрюмое лицо и ту видимую безрадостность, с которой он перемещался по площадке. Накануне сезона-1975/76 его обменяли в "Лейкерс", где он выиграл два титула MVP за первые два года. Однако команда буксовала, и когда в 1979 году в составе появился Мэджик Джонсон, пресса увидела в нем спасителя. Его заразительная улыбка мгновенно покорила общественность. И тут же заставила подзабыть об эгоистичном одиночке Абдул-Джаббаре.

Несмотря на прекрасное осознание своей роли в дихотомии Джонсон – Абдул-Джаббар, Карима тянуло к новичку, из которого бил энтузиазм. Он начал приоткрываться, хоть и по-своему. Он предпочел объясниться с публикой через книгу, в которой в суровых деталях описал свою ненависть к белым людям и то, как это отразилось на его решениях в молодые годы. В то же время извиняться он и не думал.

В этом парадокс Абдул-Джаббара: человек достаточно печется о своем наследии, чтобы написать два мемуара и еще восемь книг, но отказывается пользоваться смягчением углов, шлифовкой оборотов и корректурой мыслей, что требуется от публичных личностей нашего времени. Вместо этого он просит вас принять его версию правды, пускай она и состоит в том, что в 68 лет он далеко не всегда цивилизованно ведет себя с детьми и не подает руку журналистам.

Абдул-Джаббар редко распрямляется во весь рост, чаще горбится. Таково обязательное требование мира, не приспособленного для таких высоких, как он. Зато в машине он растянулся на сиденье и, глядя на проплывающие облака, принялся постукивать по колену в ритм игравшему по радио джазу. Когда-то мечтал провести пенсию в особняке в Гарлеме, но людность и постоянное внимание выдавили его в пригород Лос-Анджелеса, по которому он мог перемещаться, не опасаясь заполненных тротуаров. Он разведен, у него пятеро взрослых детей, живет один.

На Пятой авеню нас завели в ресторан на первом этаже Эмпайр Стэйт. Абдул-Джаббар уместил себя в угол и заказал чизбургер. Когда принесли еду, Абдул-Джаббар клевал ее как птица. Но его настроение прояснилось. Он ухмылялся легкомысленному потоку околесицы, которую несла Моралес, хвалил ее деловую хватку, даже улыбался.

Он охотно рассказал о Джоне ле Карре и Эдгаре Аллане По, которые его восхищают, а затем перешел к разговору о собственной работе. Абдул-Джаббар пишет по три часа утром, до того как его голову "заражают всякие другие заботы". Все его книги написаны в соавторстве. Над историей темнокожего танкового батальона он работал с поэтом Энтони Уолтоном. Тот рассказал мне, что процесс работы с Абдул-Джаббаром заключался в превращении его находок – видеопленок, старых фото, библиографий – в повествование. "Я помню, как осознал, что вся книга – это история одного взвода, – сказал Уолтон. – Это же один из древнейших жанров, заложенный "Иллиадой". Хорошо помню, с каким возбуждением Карим обсуждал эту параллель".

Одни из самых, если не самые, великих спортсменов США - Билл Расселл, Мохаммед Али и Карим Абдул-Джаббар.

В последние годы Абдул-Джаббар обратил свой взор к интернету, где нашел неожиданное призвание в роли востребованного обозревателя. Он писал о многих актуальных событиях – протестах в Фергюсоне, теле Серены Уильямс и Дональде Трампе. Последний недавно ответил на критику: "Карим, я знаю, почему пресса всегда относилась к тебе плохо". Его заметки были местами прямоваты и с избытком цитат Эрнеста Хемингуэя и Тони Моррисона. Его колонки демонстрируют изменение взглядов: он стал прагматиком.

Мне стало любопытно, как сложилась бы карьера Абдул-Джаббара, происходи все на 30 лет позже. Социальные сети стали прямым шоссе от спортсменов к их фанатам, отобрав у репортеров работу переводчика. Благодаря этому многие спортсмены говорят о своих политических взглядах куда более открыто, чем, скажем, пять лет назад. Во время беспорядков в Фергюсоне прошлой осенью игроки "Сент-Луис Рэмс" вышли на поле, подняв руки в знак солидарности. В декабре, когда шли протесты, связанные со смертью Эрика Гарнера, звезды НБА, в том числе Леброн Джеймс, Кайри Ирвинг, носили майку с надписью: "Не могу дышать" на предматчевой разминке.

Это были заметные знаки протеста, но все они меркнут в сравнении с рисками, которые брал на себя в ходе игровой карьеры Абдул-Джаббар. Его отказ выступить на Олимпиаде и его манера общаться с прессой вряд ли попадут в ретроспективы "Лейкерс", но в общественной памяти они живы. Ворвавшись в самую гущу сетевого обмена мнениями, где его имя может быть "твитнуто", "расшарено" и "лайкнуто", Абдул-Джаббар стряхнул пыль со своего наследия. Эксцентричный мужчина, чье безжалостное мнение вызывает у многих неудобство, наконец-то нашел свою аудиторию.

Абдул-Джаббар одевается вдумчиво и со вкусом. Почти все предметы одежды ему приходится подгонять или шить на заказ. В 1967 году журнал Life сфотографировал его во время примерки в магазине. Портной, чьи руки лежат на талии Абдул-Джаббара, стоит на стуле. Когда мы с ним снова встретились, примерно через месяц после похода в зоопарк, он был одет в простую, безукоризненно выглаженную белую рубашку и узкие брюки и носился по комнате в поисках пиджака. Мы должны были отправиться на встречу со съемочной группой документальной биографии с очень подходящим названием – "Карим: меньшинство одного". Карим Абдул-Джаббар – это баскетболист из Лос-Анджелеса. А Лью Альсиндор, парень, скакавший рядом с джазовыми клубами и на интерес игравший в баскетбол в знаменитом "Ракер Парке", – это космополит из Нью-Йорка.

Я спросил, не посещало ли Абдул-Джаббара желание играть в эру социальных сетей Twitter и Instagram, когда он мог бы простым способом обратиться к фанатам.

"Было бы здорово, – заявил Абдул-Джаббар. – Было бы действительно прекрасно, если бы я мог объясниться по-своему".

Он начал говорить о Мэджике Джонсоне, который несмотря на минувшие годы и разошедшиеся пути, все еще считается антиподом Абдул-Джаббара. Там, где Карим был мрачным, Мэджик был общительным и дружелюбным. Карим был "механиком", тогда как Мэджик творил. Как бы то ни было, Карим Абдул-Джаббар, баскетбольное пугало, был выкорчеван и спрятан подальше, приговоренный за свою непохожесть на Мэджика.

 Мэджик Джонсон и Карим Абдул-Джаббар

"Я понимал, почему он нравился людям, – сказал мне Абдул-Джаббар. – У него была обезоруживающая улыбка, и белые думали, что дела у него идут отлично. Они думали, что расизм его не коснулся. И, естественно, они ошибались. Но так уж они его видели. Глядя на Мэджика, белым было комфортно, комфортно быть собой".

Жалеет ли Абдул-Джаббар, что никогда не пытался навести мосты с прессой, дабы та помогла людям получше узнать его?

"О, да, и еще как, – воскликнул он. – Но тогда я не осознавал, как мой сердитый тон вредит мне самому. И я заплатил за это высокую цену".